Стрела стремительно полетела вперед, и из пустого воздуха появилась размытая фигура, в конечном итоге превратившаяся в фигуру ее мужа.
Затупленная деревянная стрела не несла смертельной угрозы, но, когда он отбросил свой маскировочный плащ и, морщась, потер ребра, Амара тоже почувствовала боль.
— Ой, — пробормотала она, снимая свой плащ и обнаруживая себя, — извини.
Он повертел головой, пока не заметил ее, затем покивал.
— Не стоит. Все хорошо. Что думаешь?
— Я вынуждена была использовать Цирруса, чтобы отследить звуки твоих передвижений. Я ни разу не заметила тебя, даже когда знала, где ты.
— Как и я тебя, даже отслеживая тебя при помощи магии земли. Я бы сказал, плащи сработали, — сказал Бернард и снова сморщился от боли, что перешло в гримасу. — Инвидия Аквитейн, возможно, не пожертвовала бы ради Империи даже вороньего пера, но, кажется, что ее чувство моды становится полезным.
Амара засмеялась и покачала головой.
— Когда эта швея услышала, что мы хотим, чтобы она распорола эти платья и переделала их в дорожные плащи, я подумала, что у неё пена изо рта пойдёт — тем более, что один из них предназначался для тебя.
Бернард бесшумно направился через подлесок, и как всегда, казалось, проходил сквозь заросли, едва потревожив ветку или лист, несмотря на свои размеры.
— Я уверен, что серебро и золото в достаточной дозировке смягчило симптомы.
— Выплатой займутся казначеи Гая, — самодовольно сказала Амара. — У меня было кредитное письмо с печатью Короны. Все, что она могла сделать, это надеяться, что я не какая-то искусная мошенница, принявшая с помощью магии воды облик Амары Кальдерон.
Бернард на секунду остановился, моргая.
— Моё.
Она наклонила голову.
— Что?
— Это… имя моего Дома.
Амара сморщила нос и засмеялась.
— Ну, да, милорд. Кажется, так. Все твои письма подписаны: "Его превосходительство, граф Бернард Кальдерон", помнишь?
Он не улыбнулся в ответ. Выражение его лица, напротив, было очень озабоченным. Он задумчиво молчал всю дорогу, пока они шли назад в лагерь, после окончательных испытаний их новой экипировки.
Амара шла рядом с ним, ничего не говоря. Это всё равно не помогло бы оторвать Бернарда от размышлений.
Иногда её мужу требовалось время, чтобы мысли в его голове должным образом преобразовались в слова, поэтому было нужно — по крайней мере, как правило — подождать.
— Это всегда была моя работа, — сказал Бернард наконец. — Мое призвание. Мой долг, как стедгольдера. То, что было для меня источником средств к существованию.
— Да, — сказала Амара, кивая.
Он сделал широкий жест по направлению к северо-востоку, к Риве и их дому в Кальдероне.
— И это было моё место. Гаррисон. Город, крепость, люди, которые жили там. Проблемы, которые нужно решать, и так далее. Ты следишь за ходом моих мыслей?
— Думаю, да.
— Бернард Кальдерон был как раз тем человеком, который должен был убедиться, что всем было, где укрыться во время урагана, — проворчал Бернард. — И должен был убедиться, что мужчины, у которых больше свободного времени, чем здравого смысла, не беспокоили людей, которые стараются зарабатывать на жизнь. И тем человеком, который пытался заключить прочный мир со своими соседями на востоке, чтобы те перестали иногда поедать земледельцев.
Амара рассмеялась и сплела свои пальцы с его.
— Но Амара Кальдерон… — он покачал головой. — Я… никогда не слышал это вот так, вслух. Ты понимаешь?
Амара нахмурилась и стала размышлять.
— Нет. Я полагаю из-за того, что наши отношения долгое время были… — ее щеки вспыхнули, — непристойны.
— Таящиеся любовники, — произнес Бернард, не без удовольствия, — таящиеся любовники, встречающиеся довольно часто.
Щеки Амары заалели еще ярче.
— Да. Точно. Но люди, в обществе которых мы проводили большую часть времени, вряд ли желали обвинить тебя в этом. Они просто называли меня твоей леди.
— Точно. Таким образом, как видишь, сейчас есть новая особа. Амара Кальдерон.
Она косо взглянула на него.
— Кто она? — тихо спросила Амара.
— Очевидно, соблазнительница, которая обольщает женатых мужчин в их спальных мешках под покровом ночи, когда лишь звезды могут ее видеть.
Она снова рассмеялась.
— Мне было холодно. Остальное, как я помню, было твоей идеей.
— Не припоминаю, — сказал он серьезно. Его глаза блестели, пальцы нежно сжали ее руку.
— А ещё она жена того мужчины из Кальдерона. Основателя Дома Кальдерон. Чего-то, что… что могло бы длиться очень долго. Чего-то, что могло бы стать надёжным и расти. Что могло бы сделать для множества людей много хорошего.
Амара почувствовала, что начинает дрожать, но сдержала себя.
— Чтобы это случилось, Бернард, Дому нужны дети, — сказала она тихо. — А я не… У нас нет… — она пожала плечами. — Сейчас я не могу быть уверена, что это вообще когда-нибудь произойдет.
— Или можешь, — сказал Бернард. — Некоторые вещи не терпят поспешности.
— Но что, если я не смогу? — спросила она без злобы или горя в голосе.
Через секунду она с удивлением поняла, что и не чувствовала их. По крайней мере не так сильно, как раньше.
— Любимый, я не пытаюсь вызвать сочувствие. Это рациональный вопрос. Если я не смогу дать тебе наследника, что ты станешь делать?
— Мы усыновим, — быстро сказал Бернард.
Она выгнула бровь.
— Бернард, законы о Гражданстве.
— О, вороны с этими законами, — Бернард сплюнул, улыбаясь. — Читал я их. Они, главным образом, предлог, чтобы Граждане не отдавали свои деньги и статус никому, кроме собственных детей. Великие Фурии знают, если бы все это было замешано только на крови, то все побочные дети, такие как Антиллар Максимус, конечно же, унаследовали бы гражданство.