— Вы показали мне свое мужество, тем как сражались со мной — до смерти, без поблажек. Когда вы лежали истекая кровью…
Он тряхнул головой, словно прогоняя видение, но заставил себя продолжить.
— С моим мечом в животе. Но вас заботил только я. Я почувствовал это в вас. Это была не игра, леди. Вы были готовы умереть, лишь бы раскрыть мне глаза. Там не было никакого сценария, никаких заученных строк. Вы говорили то, что думали.
— Да, — просто сказала Исана.
— Уже два, — проговорил Рокус. — Но когда я понял, что вы организовали все действо там, где его могли видеть и почувствовать все происходящее ледовики, кровавые вороны, вы показали мне, что у вас есть еще и ум. Закат пришел в мои личные покои, после того, как мы позаботились о ваших ранах, и дал мне свою руку и свое слово, что его народ будет соблюдать перемирие, пока мы не вернемся после сражения с Вордом.
Рокус покачал головой, и маленькая нотка, похожая на удивление, закралась в его голос.
— И он не врал. За одну ночь все не решится. Возможно даже не на моем веку, но…
— Но начало положено, — сказала Исана.
— Начало положено, Ваше высочество, — сказал Рокус. — Септимус, мой друг, выбрал тебя. И не прогадал, — он склонил к ней голову и просто сказал, — Я к вашим услугам.
— Ваша светлость, — сказала Исана
— Ваше высочество?
— Эти гады уничтожили наши земли. Убили наших людей, — Исана вздернула подбородок. — Отплатите им за это.
Когда Антиллус Рокус поднял глаза, его взгляд был жестким, холодным и ясным.
— Можете не сомневаться.
Как только Леди Аквитейн и королева Ворда, вместе со своей свитой покинули подворье, стало удивительно тихо.
Осталась лишь горстка Ворда, небольшое количество стражей в ошейниках и, конечно же, пленные.
Из которых, Амара это отчетливо осознавала, в настоящий момент, ей больше всех грозила перспектива исчезнуть без следа.
Она дрожала от холода, мышцы болели от напряжения, едва ли способные на большее, чем сжать ее тело в комок, чтобы хоть немного спастись от холода.
— Ты и твой муж искалечили моего отца, — не спеша, негромким голосом произнес Калар Бренсис младший.
Он подошел к ней с серебряной полоской ошейника послушания в руках,
— Не то чтобы между нами с отцом было много любви, но моя жизнь стала несколько труднее после того, как старого слайва поймали в его норе. Ты вообще понимаешь, сколько вреда вы принесли, оставив его со сломанным позвоночником?
— Он-н должен был остаться в живых, — проговорила Амара, — я была бы рада убить его.
Бренсис ухмыльнулся.
— Мой отец всегда ценил непокорность в своих женщинах. И, хотя у меня никогда не было таких пристрастий, я начинаю понимать притягательность.
Он склонился над Амарой, ошейник покачивался перед ее глазами.
— Знаешь, Ладья была моей первой. Кажется, мне было около тринадцати. Она была на пару лет старше.
Он покачал головой.
— Я думал, что нравлюсь ей. Но позже понял, что она, должно быть, следует приказам.
Он оскалил зубы в отвратительной гримасе, абсолютно не напоминающей улыбку.
— Скорее всего, так же, как она действовала сегодня вечером.
Амара долго молча смотрела на него.
Затем сказала:
— Это не твоя вина, что тебя вырастил монстр, Бренсис. М-может у тебя даже не было шанса. И я не могу осуждать твое желание выжить, — она улыбнулась ему. — Так что я дам тебе последний шанс поступить правильно, прежде чем у-убью тебя.
Бренсис уставился на нее, в его глазах мелькало сомнение. Затем он издал короткий смешок.
— Убьешь меня, графиня? — Сказал он ей. — Немного погодя я пойду лягу в постель, а ты будешь рада составить мне компанию.
Он неспешно оглядел двор.
— Быть может я позову одну из моих девочек, и она поможет искупать тебя. Посмотрим, на сколько мы сможем расширить наши горизонты.
— Подумай головой, глупец, — сказала Амара. — Неужели ты думаешь, что выживешь при Ворде?
— Жизнь коротка, графиня, — с горечью ответил он. — Я беру от нее все, что могу. И прямо сейчас я возьму тебя.
Она не заметила, как он приложил к ошейнику свой окровавленный палец, и тот обвил шею кольцом изо льда.
И экстаз превратил ее мир в единое бесконечное белое пятно.
Она почувствовала, как тело выгибается против воли, и была не в силах остановить это. Удовольствие было не только сексуальным, хотя его интенсивность была просто невероятной.
Но на вершине этого восторга, слой за слоем накладывались другие ощущения. Простое удовлетворение от кружки горячего напитка холодным утром.
Ускоряющее биение сердца возбуждение, которое она чувствовала при виде Бернарда в первые за несколько дней или недель. Радость, когда вырываешься из темных, тяжелых облаков в голубое, чистое небо.
Свирепая радость победы в жесткой конкуренции на Испытаниях Ветра, когда она еще была в Академии.
Смех взахлеб, после третьей или четвертой отличной шутки, которые она слышала вечером, — и тысячи других, все счастье, вся радость, все прекрасное, что случалось с ней, все удовлетворение собственным телом, разумом и сердцем, все сливалось в единое, потрясающее целое.
Бренсис, подворье, Ворд, Империя, даже собственный муж — все не имело значения.
Ничего не имело значения, только эти ощущения.
Она знала, что расплачется, если ей придется думать о такой чепухе.
Кто-то шептал ей. Она не знала, кто. Ее это не волновало. Шепот не имеет значения. Все, что имело значение, это — тонуть в удовольствии.